– Теперь все это твое, – сумрачно сказал старый рыцарь, стараясь избегать взгляда Себальда.

– Ты чем-то недоволен? – спросил его Себальд. – Надеюсь, рана, как ты и заказывал, не смертельная.

– Да, это так. Через месяц Гильем будет как новенький.

– Тогда почему хмуришься? Все обошлось наилучшим образом. Он остался в живых. Но я просто обязан был проучить этого сопляка. Чтобы впредь знал, с кем можно затевать ссору, а кого лучше объехать десятой дорогой. Моя рыцарская честь должна быть незапятнанной.

– Все верно, никаких претензий… – Пьер де Рэ немного поколебался, а затем продолжил: – Но есть предложение…

– И оно касается моего приза, – подхватил Себальд.

– Именно так. Мы не можем оставить Гильема здесь, на попечение местных ромеев, потому как возвращаться будем не скоро. А без коня и оружия он для нас, как это ни печально, серьезная обуза.

– Сколько? – деловито спросил Себальд.

– Де Борн предлагает за коня и оружие пятьдесят номисм.

– Сто! – резко сказал Себальд. – И ни солида меньше! Должен сказать, что это еще по-божески. Один его конь стоит дороже.

– Но тогда ты полностью опустошишь кошелек Гильема!

– А мне-то какое до этого дело? В конечном итоге, он ведь тоже пилигрим, поэтому пусть узнает почем лихо и какие невзгоды испытывают те паломники, у которых нет и медного нуммия за душой. Да и вы его не оставите голодать. Это ведь не последние ваши денежки? Я заметил, что среди паломников есть люди вполне состоятельные, с мошной. Вот пусть они поделятся с де Борном куском хлеба.

– У тебя на все готов ответ… Твое образование когда-нибудь тебя погубит, – пробурчал Пьер де Рэ; но по его лицу было видно, что он остался доволен.

Еще бы не быть ему довольным – Себальд мог запросить за коня и снаряжение Гильема де Борна гораздо большую сумму…

Хаго только слюнки пускал, когда увидел, столько деньжищ заработал его господин своим мечом за столь короткое время. Все было честно и богоугодно. О таком способе обогатиться можно только мечтать… Нет, он больше никогда не вернется к херру Альдульфу! С воровством пора заканчивать!

А как же «Скрижаль»? Юный воришка пребывал в смятении. Украсть у своего сеньора это сокровище, который может принести лично ему кучу денег, можно, притом запросто, и это будет небольшой грех. Тем более, подобных грешков за Хаго водилось столько, что в повозке не увезешь. Да и вообще, любой проступок можно отмолить в церкви! По крайней мере, так утверждал херр Альдульф.

Но с другой стороны, ему нравилось быть пажом рыцаря. Это же какая честь! И потом, никакие деньги не могут заменить золотые рыцарские шпоры. А ведь в четырнадцать лет, которые скоро наступят, Хаго должен пройти обряд посвящения в оруженосцы. Господин к нему так добр, он обещал… Затем Хаго немного подучится рыцарским премудростям – и в двадцать один год вполне может стать рыцарем.

Эко дело – не святые горшки лепят! Стреляет он превосходно, на ножах дерется лучше Горста (от безделья они уже испытывали свое мастерство ножевого боя, и оруженосец Геррика был неприятно удивлен прытью мальчишки, который постоянно выходил победителем в схватках), с лошадью управляется как заправский наездник…

Конечно, юные аристократы начинали овладевать рыцарскими премудростями с детства. До семи лет их воспитывали дома, развивая с помощью физических упражнений силу и воинский дух. А затем будущего рыцаря отправляли ко двору сеньора, где и начиналась настоящая учеба.

По прибытии в замок своего патрона мальчик получал звание пажа или «валета». В его обязанности входило сопровождение рыцаря и его супруги на охоте, в путешествиях, в гостях. Пажи также были посыльными и прислуживали за столом. Параллельно с этим будущего рыцаря учили владеть оружием, управляться с охотничьими собаками, ловчими птицами…

Увы, рано осиротевший Хаго, выросший на улицах Аахена, всего этого был лишен. Но мальчишка, цепкий, как репейник, который может пустить корни на любой, самой скверной почве, был от природы силен и жилист, сиротская судьба научила его никогда не унывать, а воровская профессия – безграничному терпению и выдержке. Что, конечно же, должно помочь ему пробиться к сияющим вершинам.

По крайней мере, Хаго очень на это надеялся…

Старинная римская дорога стелила под копыта его берберийской лошадки изрядно съеденные временем, плотно уложенные каменные окатыши, а мальчик мучительно пытался разобраться со своими мятущимися мыслями. По сторонам проплывали восхитительные пейзажи, но Хаго было не до них.

Digressio VII. Прощание

Как мучительно долго тянется день! Последний его день перед уходом в Залы Аменти. Тоту-Джехути не нужны были предсказатели судьбы, чтобы знать, когда это должно случиться.

Его организм сам напомнил ему об этом. Не было ни боли, ни резких внешних изменений. Он был все так же статен, ясные глаза смотрели зорко, и только если хорошо присмотреться, в их глубине начала разрастаться муть – сначала едва заметное пятнышко, затем оно превратилось в крохотную горошинку, а в последний день его бытия на Земле, во владениях Геба, горошинка стала прорастать острыми колючими веточками, которые пытались взломать стенки хрусталика и проникнуть в глазное яблоко.

Силы покидали правителя Та-Кемет. Казалось, что жизнь просачивалась через все поры его тела и мелкими капельками уходила в песок. Слабая попытка остановить этот процесс с помощью снадобий жрецов-фармаков (особого желания у Тота не было) напоминала построение плотины, которой Гор пытался перегородить один из рукавов Приносящей Ил, чтобы сделать рукотворное озеро с большим запасом воды для расходования ее в засушливый период. «Ахет» разметал преграду с необычайной легкостью, словно ее сооружал не сам бог с применением разных, весьма совершенных механизмов, а какой-нибудь криворукий крестьянин с одной мотыгой в руках.

А ведь Гор обладал огромными познаниями в строительстве дамб и плотин! И применял методы и материалы, о которых в Та-Кемет не имели понятия. Казалось, плотина будет стоять века, но толстяк Хапи посмеялся над замыслом Гора-Сокола.

«Твоя обитель – Небо, и в мое водное хозяйство не суйся!» – будто бы сказал Хапи гордецу Гору. И устроил такой ахет, что воды Приносящей Ил затопили даже плоскогорье.

Будь на месте толстяка-сибарита кто-нибудь другой, возможно, Гор и наказал бы его жестоко за дерзость, да вот только Хапи все сходило как с гуся вода. Уничтожить его – значит погубить Приносящую Ил и свой народ. Этого не мог позволить себе даже вспыльчивый себялюбивый Гор.

Тот-Джехути хорошо помнил божественный Голос, который вещал, что он не будет связан Залами Аменти и не вкусит смерть иначе как по своей